Новый рассказ Виктора Пелевина “Нижняя Тундра” продаётся в музыкальных киосках вместе с диском группы “Ва-БанкЪ”. Это не вокальный дебют нашего главного писателя, не звуковое письмо; даже не тексты песен, но вполне автономное произведение – тетрадочка, вложенная в стеклянный оклад. С год назад Александр Ф. Скляр, лидер “Ва-Банка”, наголову разбитый “Чапаевым”, уломал Пелевина сочинить рассказ, чтобы использовать его как либретто к своему новому альбому.

Скляр очень рассчитывал, что многие купят диск именно из-за Пелевина; текст, однако, не выдерживает никакой критики: неизбежный пересказ сюжета отбивает всякое желание платить деньги за явную халтуру. Судите сами: китайский император съедает грибов и оказывается в Москве. Здесь ему в водку подсыпают клофелин, он попадает в Склиф, а затем выбирается оттуда обратно в Китай и просыпается. Случай, скажет один читатель. Сказка – заметит другой. Римейк гайдаевского “Ивана Васильевича” – сощурится третий. Пелевинщина, переделка старого, самоповтор – прервёт дискуссию четвёртый и будет прав. Сюжет, как говаривал мой однокурсник, имевший твёрдую пятёрку по теории литературы, ослаблен.

На самом деле, сюжет этот можно пересказать в двух предложениях. Дорога, что как бы была проложена по “нижней тундре”, - фальшивая. Непременно нужно уходить с баркаса и брать вбок, поворачивать к чёрту. Линейного маршрута – правил чтения рассказа – не существует: карта невозможна, компас не действует – слишком близко полюс. Из “Нижней Тундры” можно выйти на миф о декабристах, можно – на анекдоты о чукчах, а можно – на бандитский дискурс и “новорусские” тексты самого Пелевина.

Вариант А. Ф. Скляра довольно прост: он взял из рассказа всю “китайщину”, плюс маршруты московские – историю о долгопрудненском авторитете по имени Вася Совесть. Скляр не уловил самой выигрышной коллизии рассказа – истории о китайском бунтовщике Сонхаме, который на самом деле – собачка породы пекинес, а если точнее – декабрист Рылеев. Китайское сказание о походе за Полярной звездой наложилось на русский миф о звезде пленительного счастья. Император идёт к духу Полярной звезды, чтобы “обновить пришедшие в негодность мелодии, - и попадает в сектор этой языковой тундры, связанный с декабристами (разумеется, скорее, с Северным обществом). По дороге к духу Полярной звезды император рассматривает журнал (герценовскую “Полярную звезду”, надо полагать), где видит картинку с подписью: “Декабрист Рылеев-Пушков в ответ на слова, что тайные общества наши были подобием немецкого Тугендбунда, мрачно отвечал: “Не к Тугендбунду, но к бунту я принадлежал”, а затем попадает на улицу Рылеева в кафе “Северное сияние”, где и становится жертвой клофелинщиков.

Рылеев-Пушков – двойник китайского бунтовщика Сонхамы, у него в буквальном смысле рыльце в пушку, он человек-собака, декабрист-пекинес.

Наркотические грибы служат лишь внешним оправданием всех этих странных соположений, это внешнее средство транспортации (путь от “Дао Дэ Цзин” до “Во глубине сибирских руд не самый близкий). На самом деле, под грибами кое какие слова проваливаются под собственной тяжестью: из Китая можно ухнуть аж а нижнюю тундру. Олень разрывает снег, форель разбивает лёд, слова расшатываются и открывают лазы куда-то ещё – в нижнюю тундру, в Китай, в Склиф и так далее. Из комы в Коми; от Тугендбунда – к бунту; от мук совести – к Васе Совести. Император Юань Мэн попадает в полубандитскую Москву, потому что “для китайского уха его имя звучит как “чувак с бабками”; и если он взыскует духа Полярной звезды, то к нему должен попасть герценовский альманах, раз он попадает в кафе на улице Рылеева, то непременно напьётся там (написал же Рылеев поэму “Наливайко”).