По длинному ухоженному коридору МГИМО (или какого-нибудь другого “мажорского” учебного заведения) идёт наш Герой. На нём – шикарный белый костюм, и вообще вид предельно импозантный. Можно снабдить Героя каким-либо легко читаемым знаком успешности и обеспеченности, например, бутылкой “Хайнекен” в руке. На стенах – однообразные кичевые плакаты: большинство отсылают нас к знаменитой агитке Моора “Ты записался…” Надписи типа: “Ты получил свою путёвку в жизнь?”, “Ты принял моральный кодекс (далее - расплывчато)”, “Ты хочешь прожить жизнь (далее – неразборчиво)” и т. д. Герой предельно спокоен, ведёт себя уверенно, сразу видно, что это заведение он посещает регулярно. В то же время, в каких-то жестах, в мимике неуловимо проскальзывают зачатки неудовлетворённости, ростки раздражения. Звучит начало “Увертюры”.

В какой-то момент герою становится жарко, и он, проходя мимо окна, хочет его открыть, но оттуда предостерегающе высовывается “мооровская рука”. От неожиданности он шарахается в сторону – и натыкается на кадку с казённым фикусом, на котором… тоже висят маленькие зелёненькие “мооровские ручки”. Теперь они попадаются на каждом шагу: из дверей аудиторий, из плакатов на стенах (уже рельефно) и даже из щелей в полу (раз щели – значит интерьер постепенно ветшает – и здание не такое теперь уж шикарное). Герою становится всё труднее и труднее лавировать между ними. Можно включить такой эпизод: Герой подходит к фонтанчику, но струя тут же превращается в подобие предостерегающей руки (герой невольно усмехается, но чувствуется, что он уже на пределе). Звучит песня “Провокация”, по возможности, задействовать антураж нереализованного клипа на эту песню.

Тем временем, Герой видит на стене (уже нарисованную) схематичную руку – тоже вполне обычная примета разного рода казёных заведений, например, в здании МПГУ на Спортивной – естественно, сначала он по инерции отпрянул, но потом немного успокоился, увидев под ней надпись “ВЫХОД”. Рука указывает в сторону лестницы, ведущей наверх. Однако, симметрично ей расположена лестница, соответственно, вниз. Несколько поколебавшись, Герой выбрал именно её.

Происходит мгновенное преображение Героя. Теперь он выглядит с точностью до наоборот: чёрный костюм, чёрная рубашка, чёрный галстук (для понимающего достаточно – помимо символических наслоений, это ещё и намёк на “корейский” эпизод биографии А. Ф. Скляра). Звучит “Интро” из “Нижней Тундры”. Теперь Герой оказывается в ещё более узком, более неуютном коридоре с кафельными стенами (морг), который, как ни странно, является продолжением первого. В частности, здесь также развешаны плакаты “a-la Моор”. На первом из них – православный священник и надпись: “Ты приобщился святых Таин?!”. На втором – мулла под ярлыком “Ты совершил хадж?!” Эти два плаката Герой вообще оставил без внимания. Третий плакат оказался самым колоритным: весьма экзотический лама указывает на героя мизинцем (аллюзия на “глиняный пулемёт” из “Чапаева и Пустоты”) и надпись: “Ты принял мантру Праджню Парамиту?!” Возле этого плаката Герой приостановился, недоумённо пожал плечами – и пошёл дальше. Между тем, коридор кончился, и Герой очутился в тупике. В нерешительности он возвращается к плакату с Ламой, но вместо него там уже изображена эксцентричная цыганка, в роскошных нарядах и с золотой диадемой в волосах. Рука цыганки также, как и на остальных плакатах, рельефно вытянута, Герой невольно содрогается, но, присмотревшись, замечает, что жест у неё не предостерегающий, а манящий, просящий (рука ладонью вверх). Герой протягивает ей руку (также ладонью вверх, как для гадания). Цыганка смотрит на линии – и вдруг поднимает на Героя полные леденящего ужаса глаза. Воистину трудно выдержать такой взгляд. Внезапно из её глаз, прямо на Героя, направляются два луча, наподобие лазерных – и вот уже она превратилась в злобного Василиска (диадема на голове – в корону и т. д.). Героя затягивает в эти лучи, он какое-то время летит в тоннеле искусственного света и в итоге оказывается в некоем сумеречном пространстве.

По неясным очертаниям рядами стоящих столов-каталок можно угадать, что это мертвецкая. Однако, в первые мгновения всё ещё предельно расплывчато, а в определённый момент, вообще, не какое-то время МЕРТВЕЦКАЯ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В НЕКИЙ ОКРАИННЫЙ РАЙОН Москвы. Однообразные дома (уже вместо каталок) стоят удручающе правильными рядами, причём размерами они на больше, чем каталки, то есть Герою они по пояс или по грудь. Герой стремительно проходит между этими “коробками”. Здесь явная аллюзия на картину Кустодиева “Большевик”. Она должна легко прочитываться зрителем, то есть режиссёру во время работы над фильмом желательно иметь репродукцию перед глазами. Дабы соблюсти динамику, композицию, перспективу. Однако. Должен ощущаться и идейный контраст: у Кустодиева Большевик своим движением облагораживает столицу, у Героя фильма весьма ощутимое желание ВЫРВАТЬСЯ из Москвы. Сцену озвучивает проигрыш из “Склифа” – между “монстры” и “морг”. Герой теперь одет нейтрально – совсем, как Скляр в быту.

Однако, это лишь мгновенное наваждение Постепенно контуры мертвецкой снова возвращаются, но стремительность Героя от этого не иссякает.

(Ещё один попутный сюрчик в мертвецкой. Заглядывая в окна домов, Герой видит, вместо стёкол портреты людей – как на надгробных плитах. На балконах же написаны чьи-то даты рождения и смерти).

В итоге он вскакивает на какой-то выступ. Похоже, это небольшая сцена. Да и музыканты уже здесь. Это, скорее. какие-то куклы; что-то типа “гостей” Кевина из “Один дома” или же муляжа Холмса из известного сериала. Но ни в коем случае не акцентировать какие-то реальные черты участников “Ва-Банка”, а то ещё обидятся.

Мертвецкая претерпевает определённую метаморфозу. Мертвецы дружно начинают слазить со своих столов и усаживаются за них. Теперь это ресторанные столики, ломящиеся от яств. Все одеты великолепно, но кричаще и безвкусно – настоящие “новые русские”. Несмотря на роскошный вид, всё равно ясно, что это – уродливые полусгнившие мертвецы. Зрелище должно напоминать действо картины Гросса, помещённой на обложке диска “Ва-Банка” “Выпей за меня!!”. А, в целом, интерьер заведения выдержан а духе фешенебельных клубов “16 тонн” или “Республика БИФИТЕР”.

Музыканты начинают играть. Гитары у их очень причудливые – одна являет собою Героя в белом костюме, другая – в чёрном. Это прежние сущности- маски Героя, от которых он, слава Богу, избавился. Разумеется, эта сцена отсылает зрителя к известному эпизоду из тарантиновского “От заката до рассвета”. Герой начинает петь либо “Бей их”, либо “Пойло”, направляя гневные жесты в зал. Завсегдатаи мертвецкой столпились у сцены, тянут к певцу свои полусгнившие руки, иногда дотрагиваются. Чувствуется, что каждое из этих прикосновений губительно. В итоге вся эта кишащая безобразная масса начинает представлять для Героя прямую угрозу, он сам уже понемногу начинает покрываться трупными пятнами. Очень экспрессивными резкими жестами “a-la А. Ф. Скляр времён тура “TAK NADO”) Герой их стирает, но с каждым разом ему это удаётся всё с большим трудом. В итоге он делает решительный рывок в глубь сцены, начисто сметая фанерных музыкантов, и оказывается перед дверцей холодильника морга. Он решительно дёргает её, она не без усилий поддаётся – и чувствуется, как ему стало легче, как поток холодного воздуха освежает его и преображает его уже изрядно потрёпанный облик (играет музыка “Холодного мира”).

Дверца холодильника выводит Героя прямо на перрон, где его уже поджидает пригородная электричка. Не задумываясь, он входит в вагон, проходит между скамейками, на которых сидят весьма странные пассажиры. На одной из них сидит у окна изрядно потрёпанный хиппан в наушниках и как-то уж очень мерно, слишком симметрично покачивает в такт головою. Рядом с ним – толстая тётка с ненавистью поглядывает на него и ещё крепче прижимает к себе огромную безобразную сумку. Движения столь же ритмичны, такое впечатление, что это какие-то заведённые куклы. Примерно то же – и с другими пассажирами. Вот косящая под интеллигентную старушка сурово тянет к себе за подтяжки четырёхлетнего внука, всё порывающегося соскочить со скамейки. А вот и персонажи поэмы Венички Ерофеева пьют водку: один тупой в телогрейке выпьет и говорит: “Хорошо пошла!”, а второй “умный в коверкотовом пальто” делает то же самое, приговаривая: “Транс-цен-ден-тально!”

Мимо всех этих марионеток Герой проходит равнодушно, иногда поглядывая на них с некоторой брезгливостью. Он ещё не отошёл от пережитого в морге.

Лишь один пассажир привлекает его своей непосредственностью и незаданностью действий. Он занимается тем, что набивает табаком свою трубку, причём делает это действительно красиво и не спеша. Пассажир орудует изящной ложечкой, причём. Если присмотреться, то можно увидеть, что это вовсе не ложечка, а серебристая змейка, которая, извиваясь, сама набивает трубку золотым песком. Конечно, это отблеск песка будущего Эльдорадо!

Увидев Героя, Бродяга делает приглашающий жест сесть рядом. Герой повинуется. Он берёт стоящую тут же гитару, берёт несколько аккордов из “Ничего не надо”. Бродяга, возможно, подхватывает и совсем негромко пропевает коротенький кусок, непременно с упоминанием “Склярыча”. Затем они вместе затягивают “Пьяную песню”. Несмотря на то, что под окнами довольно неспокойный пейзаж: разбиты военные палаточные лагеря, вспышки выстрелов, “в далёкой туманной степи дым костров” и т. д., Герой чувствует себя рядом с Бродягой достаточно уютно. Ему кажется, что все пе6режитые кошмары нейтрализовались в этом человеке, став управляемыми и домашними. Людоед пойман! Лишь два или три раза Герою на долю секунды кажется, что вместо Бродяги рядом с ним сидит то цыганка, то василиск, то мертвец из клуба.

Но нужно двигаться дальше! Герой, как бы спохватываясь, глядит на наручные часы – и видит, как стрелки, превращаясь в маленькие ножки, уходят по воздуху прочь. Остаётся голый циферблат (отсылка к эпизоду фильма Бергмана “Земляничная поляна”). Герой трогает за плечо сзади сидящего пассажира с намерением спросить время и… вымазывает руку в клее. Пытается стряхнуть клей, вытирает руку о сиденье, но тщетно. Здесь выясняется, что все пассажиры электрички (кроме Бродяги) либо куклы, либо фанерные муляжи с изображением лишь на одной стороне.

Тем временем, поезд останавливается. Герой смотрит в окно и видит весьма причудливый пейзаж: гигантская женская голова со змеями вместо волос образует собою гигантский холм, а змеи – это как бы деревья. Герой углубляется в этот таинственный и страшный лес, почти на каждом шагу он встречает некие странные знаки. На одном из деревьев изображён коптский крест, под другим лежит древнегреческая амфора, под третьим – гигантская устрица. Звучит мелодия “Летучей мыши”.

А вот и сама Летучая мышь – висит вниз головой на дереве. Вид у неё зловещий, чувствуется, что она желает подчинить Героя своей таинственной власти. Её крылья становятся всё больше-больше, кажется, что сейчас они охватят Героя и… Но Герой (он теперь в сиреневом плаще) опережает мышь, он взмахивает полами плаща и – взлетает к ней. Ни мыши, ни Героя уже почти не видно, на экране какая-то игра красок – то чёрное, то сиреневое. Внезапно цвета теплеют, торжествует… жёлтый цвет.

Это золотой песок. На нём лежит Герой и прекрасная девушка, но всё очень неясно, порою кажется. что это – две морские звезды. Звучит “Эльдорадо”, но обязательно вариант “с фигой в кармане”, из “Живой коллекции”. Герой счастлив и живёт с этой девушкой в уютном домике, в лесу, который уже не враждебен. Но что-то его волнует. Он выходит из дома, с непонятой тоской смотрит на закат. Девушка явно недовольна, тащит его обратно в дом.

Вдруг его что-то осеняет, он ведёт девушку за руку к колодцу. Затем Герой торжественно извлекает из колодца ведро с потёртой летчицкой курткой, шлемом и фанерным самолётиком (точь-в-точь, как на обложке “Жизни на колёсах”). Он надевает на себя шлем и куртку, и… как бы приглашает девушку сесть в самолёт. Та недоумённо пожимает плечами и уходит в дом.

… Когда она опять появляется на улице, героя уже нет. Звучит музыка “Пилотов”. Она стремительно подбегает к колодцу, смотрит, но, разумеется, Героя там быть не может. Внезапно она всё понимает, поднимает голову вверх и пристально смотрит на луну. На её глаза наворачиваются слёзы, луна медленно расплывается – и вот уже принимает очертания того самого фанерного самолёта. Только пропеллером не вниз, а вверх.